Тернии и Звезды №3. День рождения истерии

Тернии и Звезды — это новый раздел на сайте Проекция, живущий в вашем личном кабинете. Раз в неделю в нём будут появляться материалы, мотивирующие к действию и помогающие настроить художественный способ мышления.

Тернии и Звезды — это материалы о возможностях и сложностях творческого процесса. В нём мы будем говорить не только о художественной среде, но и о художнике, как части креативной экономики, о возможностях, конкурсах и мотивации, коротко будем знакомить с философскими концептами и писать заметки о влиянии визуальной культуры на повседневность. И о том, как всем, кто занимается и интересуется искусством, не отстать от жизни, в которой многие сферы стремительно меняются, стирая границу между жизнью и искусством.

В разделе Философия в искусстве мы будем думать о том, какие философские концепты находят проявление в современном, актуальном искусстве (и искусстве прошлого). Как их сочетание связано с жизнью и актуальной (не только художественной) повесткой через произведения искусства и художественную практику.

В 1928 году Луи Арагон и Андре Бретон опубликовали в La Révolution surréaliste следующее посвящение: «Мы, сюрреалисты, настаиваем на праздновании 50-й годовщины истерии, великого поэтического открытия конца XIX века […] Ничто так не мило нашему сердцу, как эти юные истерички, восхитительный образец которых представляет нам наблюдение за прелестной Августиной […] Истерия не является патологическим феноменом и во всех отношениях может считаться наивысшей формой выразительности».

Речь шла об одной из пациенток знаменитого французского психиатра и невролога Жан-Мартена Шарко, возглавлявшего отделение для больных истерией в Сальпетриер, печально известной парижской больнице для женщин.

В своей практике Шарко сталкивался с самыми разнообразными патологиями, но именно истерия завладела его вниманием. Загадочная болезнь поражала в основном молодых девушек и проявлялась в причудливых телесных симптомах – параличах, контрактурах, парезах, припадках, нарушениях зрения, слуха, речи – но причина недуга оставалась неизвестной. Целью Шарко стало подробное описание истерии, поиск универсального алгоритма, которому подчинялись бы все случаи этого заболевания.

Чтобы доказать «механическую регулярность» истерии, он обратился к помощи фотографического механизма. В 1876, 1877 и 1880 Шарко и его ученики-фотографы Поль Реньяр и Дезире-Маглуар Бурневилль выпустили три номера Iconographie photographique de la Salpêtrière. Этот сборник фотографий и текстов, посвященных пациенткам Сальпетриер, стал знаковым изданием в области медицинской фотографии. Очень скоро Реньяр и Бурневилль оказались в тени другого фотографа, Альберта Лонда (Albert Londe). В первом выпуске нового издания Nouvelle Iconographie de la Salpêtrière (1888) их имена уже не упоминаются.

Лонд применял техники, разработанные современными ему антропологами и криминалистами. В частности, он опирался на созданную Бертильоном систему идентификации преступников по антропометрическим данным: стандартизация портретной фотосъемки обеспечивала наглядность и соизмеримость различий. В Сальпетриер появилась студия и все необходимое оборудование: платформы, кровати, задники черного, темно- и светло-серого цвета, подголовники и подтяжки для удерживания больных в вертикальном положении, всевозможные линзы и камеры, приборы искусственного освещения, фотохронограф. Процедура архивирования полученных снимков также была разработана до мелочей.

Портреты Реньяра и Бурневилля еще предполагают рискованность фотографического проекта. Присутствующее в них внутреннее безумие, не окончательно подчиненное взгляду фотографа, отсылает к позднейшим практикам сюрреалистов. И хотя снимки Лонда в целом отражают современные ему тенденции в медицине, первые выпуски Iconographie photographique гораздо интереснее с эстетической точки зрения. Портреты больных часто заключены в овальную раму, как обыкновенные фотокарточки. И если у Лонда патология тщательно измерена, взвешена и подчинена цели пополнить архив пригодных для сравнения материалов, то на снимках Реньяра и Бурневилля грань между патологией и нормой, между безумием и здравомыслием размывается. Это перемещает их работы из области медицины в область эстетики; как произведения искусства, они способны вызвать у зрителя эстетическую реакцию, будь то беспокойство или восхищение.